О ценах на куриный бульон — 3

Эта фотография должна была быть иллюстрацией к прошлому посту по теме, но в тот вечер как-то не попалось на улице нужного кадра.

Это центр Боготы (не самого дешёвого, заметим, города), лоток с obleas — вафельными сладкими сэндвичами. Видите ценник? Вот крупнее, если не видно.

Tinto — это чёрный кофе. $500 — это в колумбийских песо, на наши будет 10 рублей. Да, это не эспрессо, а просто кофе из термоса в стаканчике «с собой» — но, положим, у Лебедева фильтровый «американский» кофе из термоса в стаканчике «с собой» тоже есть, и стоит 190 рублей. В двадцать, блин, раз больше.

Будете в Боготе — обязательно попробуйте obleas. Моя любимая начинка — арекипе (варёная сгущёнка), варенье и сливки, традиционная — арекипе и сыр — тоже очень хороша.

Президентские выборы по-колумбийски

Гуляя сегодня вечером по центру Боготы, набрёл на митинг. В мае в Колумбии президентские выборы, и вот похоже избирательная кампания уже идёт. Говорил кандидат в президенты от Либеральной партии (левоцентристы).

Остановился послушать, что обещают колумбийскому народу. Народу обещали всеобщую пенсию по старости.

«Пессимисты говорят: это невозможно! Нет, говорим мы, это возможно! Многие другие страны латинской Америки уже ввели всеобщую пенсию по старости, и мы сделаем это в Колумбии!»

Так я узнал, что сейчас в Колумбии нет всеобщей пенсии по старости.

Цените, цените завоевания социализма, сограждане. Многое из того, что мы принимаем за само собой разумеющееся, таковым не является.

О ценах на куриный бульон — 2

К предыдущему посту. Вынесу из комментариев:

Ну, во-первых, в кафе себестоимость чашки эспрессо — не 10 рублей, а — с учётом аренды, коммуналки, амортизации, зарплат и налогов — вполне себе может быть и близко к 100.
Особенно, — одной чашечки.
Ведь если пришёл бедный студент, взял «маленький четверной» и цедит его целый час за столиком, просиживая в халявном вайфае, — всё это время столик кафе оплачен студентом. И что, час аренды столика должен стоить 20 рублей? ( … )

Опять же: нижняя планка цены на банку пепсиколы — порядка 30 рублей. И можно сравнить, киоски «Первая страница» (или как они там) в питерском метро, рядом же магазины n-ёрочек всяких, и рядом же хычинная и бигмачечная-троцкистская. И цена — по возрастанию, от тех 30 до 70-80. ( … ) То есть, «невидимая рука рынка» орудует более затейливо, чем это описали всякие там Кейнс, Смит и Маркс.

А в премиальных сегментах — будь то аэропорты (мать их за ногу!), рестораны и забегаловка Татьяныча — вода может стоить сколько угодно много. Там жесточайше неэластичный спрос и локальный монополизм.

Нет-нет, про истинную себестоимость товара и про то, что при покупке кофе покупаешь ещё и право спокойно посидеть за столиком — это я всё понимаю. Я немного о другом.

Вот ещё одна история от Андреа, моего CS-хоста в Медельине (в посте про Гиермо ctrl+f «amigable»). После всех её рассказов про то, как к ней недружелюбно относились в Испании, я заметил, что это вообще выходит за разумные рамки и больше похоже на расизм. Мол, sudaca, что с ней дело иметь.

«Да», говорит, «всё именно так». И рассказала вот что.

Как-то раз пили они пиво с её испанским бойфрендом и его друзьями в каком-то мадридском кабаке. Вечер пятницы, всё битком, народ гудит после рабочей недели. И тут какой-то пакистанец рядом с этим кабаком попытался продавать бутылки с пивом, по евро за бутылку.

Владелец кабака вышел и стал на него орать: «я тебе сколько раз говорил здесь не появляться! пшёл вон отсюда, говно! чтобы я тебя здесь больше не видел!», выдернул у него из рук пакет с бутылками и стал их по одной открывать и выливать. Андреа не выдержала и встряла: мол, оставь его в покое, человек просто хочет заработать немного денег на еду, посмотри — у тебя полный бар, мест нет, ты не обеднеешь от этих нескольких бутылок, что он тут продаст!

Тут гнев хозяина переключился уже на неё. Чего тебе тут надо?! Не лезь не в своё дело, грязная sudaca, езжай домой! Будет она тут мне ещё защищать всякую шваль! «Он был готов меня ударить. И тут я, ну… Я совсем — совсем — не горда этим, но тут я впервые воспользовалась дурной славой Колумбии.»

«Что, хочешь драться? Ну давай! Хочешь узнать, какова настоящая colombiana в гневе — так я тебе покажу! И чем всё закончится, если ты меня ударишь, тоже покажу!»

Почему-то очень красочно себе всё это представляю :) Латиноамериканские женщины умеют быть страшными в гневе :)

В итоге всё как-то свели в шутку, на шум вышли друзья, кто-то сказал что-то типа «поосторожнее там с ней, у неё вторая фамилия — Эскобар!». Хозяин трухнул, пакет с пивом у него отобрали, Андреа из своих денег отдала пакистанцу шесть евро — три за вылитые хозяином кабака бутылки, три за оставшиеся, которые они потом выпили.

«Мне друзья после этого читали нотации: ты не в Колумбии, ты в Испании, тут всё не так; вот эти, кого ты пытаешься защищать — они приносят бедность и нищету в нашу страну; если ты хочешь жить в этой стране — тебе нужно адаптироваться. Я им сказала, что если чтобы чтобы тут жить, нужно адаптироваться так — то я не хочу тут ни адаптироваться, ни жить. В Колумбии мы не пытаемся загнобить тех, кому хуже, чтобы нам самим было ещё лучше».

Разговор этот мы вели в средней пафосности пиццерии, счёт на двоих был 135 тыс песо (около 2700 р, для Колумбии многовато). Прямо напротив веранды этого кафе обретались торговцы жареными пирожками, чищеными фруктами, водой и всем таким прочим. Их никто не гонял.

* * *

Вопрос ведь не в том, оправдана ли цена в 170 рублей за бутылку воды в кафе у Лебедева. Вопрос в другом: когда ты летом жаркого дня хочешь пить, то где ты можешь напиться? Только у Лебедева за 170, или ещё в киоске за 50, в магазине за 35, у коробейника за 20 и в муниципальном питьевом фонтанчике в парке бесплатно? Условный Лебедев, очевидно, хотел бы, чтобы только у него. Я хотел бы, чтобы были и другие опции.

И это всё не теоретические построения. С закрытием последнего ларька с шаурмой у ст. м. Фрунзенская самым бюджетным местом, где можно поесть готовой еды, стал Макдональдс. Я всё понимаю про необходимость аренды помещений и возможность студенту посидеть за столиком, но что если я просто хочу поесть? Шаурма и бутылка колы за 180 рублей меня устраивали, но теперь аналогичный по нажористости обед стоит порядка 350. Или от 500 до 2000, если в любом другом из окрестных кафе и ресторанов. Их много, спрос-то есть. А ещё раньше был вариант взять не шаурмы, а чебуреков или беляшей, это было ещё дешевле, но и эту опцию какая-то невидимая рука (вовсе не рынка) у меня тоже аккуратно забрала, да так что никто и не заметил. И ларёк со свежевыпеченными слойками из перехода при реконструкции куда-то пропал. Все уже забыли, что раньше в Москве всегда можно было недорого поесть на улице, а ведь можно было.

Алчному капиталисту, который предлагает товар среднего или премиум-сегмента, очень выгодно, чтобы предложение в сегментах ниже него иссякло. Рыночными способами этого ещё поди добейся, поэтому в ход идут нерыночные: административные меры, навязывание превратно понятого урбанизма, посты про то, что эспрессо за 20 рублей невозможен в принципе и отбирание пакета с пивом у несчастного пакистанца. Который, конечно, налогов не платит и нарушает 100500 правил ведения торговли, но пакет у него отбирают не поэтому.

О ценах на куриный бульон

У Лебедева тут вышел пост: «Куриный бульон и идеализм». Оттуда:

Все ребята, которые решали открыть честную кофейню и продавать чашку эспрессо по 20 рублей (ведь чашка кофе стоит 10 рублей, мы не можем обманывать наших покупателей, продавая им чашку по 100 рублей!), все они без исключения разорились через месяц-два. И в лучшем случае просрали свои накопления, а чаще проебали деньги родителей или глупых инвесторов.

Мораль: надо складывать два плюс два, а не пытаться выглядеть хорошим в глазах неизвестно кого.

Последние три недели я болтаюсь по Южной Америке. Тут почти везде жарко или очень жарко, и самый ходовой товар на улицах — бутилированная питьевая вода. Ещё бывает пакетированная, но я ей не доверяю, да и удобнее с бутылкой, чем с полиэтиленовым пакетиком. Воды нужно много, несколько литров в день, запаса с собой не потаскаешь — и неудобно, и греется она на солнце, а хочется прохлады. Приходится покупать.

Вот, скажем, Гуаякиль. В аэропорту Гуаякиля в кафе в зоне прилёта пол-литровая бутылка негазированной питьевой воды стоит $2.70 (в Эквадоре нет своей валюты, в ходу наличные доллары). В киосках на набережной и на людных улицах та же бутылка стоит $1. В супермаркете они продаются по $0.65, плюс-минус. В уличных торговых автоматах (видел на набережной и ещё где-то) — $0.50.

А ещё в Гуаякиле — как и в Лиме, Кали, Медельине, Картахене и, наверное, многих и многих других латиноамериканских городах — есть уличные торговцы водой. Бедно одетые ребята с пенопластовыми коробками на плечах, в коробках — лёд в запечатанных пакетах (в качестве хладагента) и бутилированная вода. Они везде, и их хорошо слышно: «El-agua-agua-agua!». В Гуаякиле уличные торговцы просят за бутылку $0.50 или меньше, вплоть до $0.25.

Та же самая вода. В тех же самых бутылках. Тех же марок. На тех же самых улицах. Запечатанная, заводского производства, без обмана.

Какая у этих бутылок закупочная цена — не знаю, и бог бы с ней. Интереснее другое: если когда в Гуаякиле на волне урбанизма запретят коробейников (потому что шумят, портят пейзаж, не платят налогов) и эти торговцы водой исчезнут, сколько станет стоить вода в киосках и автоматах? И как скоро какой-нибудь местный алчный капиталист достопочтенный дон начнёт рассказывать в уютном бложике, что брать меньше киоск не может в принципе, и что всякий, кто пытался — разорился через два месяца?

В кафе у самого Лебедева бутылка питьевой воды стоит три доллара с небольшим.

Гиермо Родригес, сапожник из 13 округа Медельина

Можете вы себе представить, что незнакомец, которого вы только что встретили в очереди в маршрутку, зовёт вас в гости? Вот, знакомьтесь: Гиермо Родригес, сапожник.

Ну то есть вообще-то мы с Арицем, ещё одним туристом из Европы, просто хотели сходить «на эскалаторы». Уже много лет мэрия Медельина практикует такой метод развития «стрёмных» территорий: посреди дикого квартала, или стрёмной трущобы, или ещё какого-то места, куда без большой нужды никто не пойдёт, строится что-то крутое и урбанистическое, с целью включить зону в жизнь города и придать ей осмысленности. Как ни странно — работает. Подробнее можно почитать например у Варламова.

И вот «эскалаторы» — одна из таких крутых штук. Теоретически, они строились, чтобы жители находящиейся на крутых холмах очень стрёмной трущобы «Comuna 13» могли легче перемещаться по городу; практически же получился туристический аттракцион: виды на город с вершины того холма замечательные.

Вот туда-то мы и отправились — так, подняться, прогуляться по пешеходной дорожке, сделать пару фоточек и спуститься обратно до темноты. От последней станции метро до эскалаторов нужно ехать на автобусе. Уточнили у полицейского номер (двадцать пятый), пошли искать место посадки. Нашли, уточнили в очереди, точно ли это двадцать пятый автобус, и на какой остановке сходить, если надо на «лас эскалерас».

«Так мне как раз туда, я там живу!», сказал стоящий перед нами в очереди мужик. «Поехали, покажу дорогу! А вы откуда?»

Я был из России, Ариц — из страны басков.

— «То есть, испанец?»
— «Нет, я баск!»

И они углубились в дискуссию о том, чем отличается испанец от гражданина Испании, и почему-то в генеалогию королевских домов Европы. Тут я как-то отвлёкся, а когда доехали — выяснилось, что наш новый знакомый живёт как раз по дороге от автобусной остановке к эскалаторам, и предлагает нам провести экскурсию по району. Ну и в гости зайти, почему бы нет.

Пишу, и звучит как начало заметки из криминальной хроники, но нет.

Вот так, шёл на эскалаторах кататься, а попал куда совсем не ждал.

Гиермо — сапожник. Он делает обувь. Ремонтирует, конечно, тоже, но в первую очередь делает — и очень этим горд. Получается, на вид, неплохо.

— «А зачем ставишь лейбл адидаса? Ставь свой, хорошие же кроссовки, за такие не стыдно!»
— «Нее, адидас лучше продаётся.»

Ариц спросил, не пробовал ли он продавать свою «авторскую» обувь туристам (которых мимо его мастерской течёт прям много). Говорит что пробовал, на рождественские недели выставлял прилавок и всё такое, но — нет, не берут. Пару раз брали туристы-латиносы, а гринго — «сегодня он есть, а завтра его нет».

Помимо мастерской, у Гиермо есть куча детей. Сколько — я, признаться, не запомнил, сбился со счёта. На заглавной фотографии две девочки — его дочки, две других — племянницы. Ещё одну дочку, младшенькую, мама привела домой попозже, и заглядывала в гости другая мама с ещё одной дочкой, но у той второй мамы есть ещё дети, от него и не от него. «Я хороший отец! Я всех своих детей люблю, всеми занимаюсь, всем помогаю!» По тамошним меркам это и правда сильно лучше среднего.

— «И как, две мамы ладят между собой?»
— «Уф! :(»

Кроме своих детей, есть ещё ученик-подмастерье, паренёк лет пятнадцати. Помогает в работе, учится понемногу сапожному делу, бегает на посылках, за это получает одежду, еду и жильё у Гиермо дома. Любит футбол. Нас стеснялся, но посидеть и поговорить вышел. Ненадолго, правда: очень скоро Гиермо выдал ему денег и услал в магазин за продуктами, а потом на кухню, готовить.

— «А родители у него есть?»
— «Да, но нет.»

У Гиермо дома, в общем-то, все у него на посылках. Ещё когда мы гуляли по району, кто-то из местных отдал ему пару кроссовок в починку. Рядом болталась одна из племянниц, пакет с ботинками был выдан ей с наказом отнести в мастерскую. Потом, когда мы пили пиво у него в гостях, имевшиеся под рукой дети исправно бегали в холодильник за новыми банками и относили в мусор пустые. А когда только пришли, средняя дочка, Габриэла, получила наказ добыть из холодильника манго, нарезать его и принести гостям с двумя вилками. Принесла. Попробовали. Манго внезапно оказался солёным. :) Я переглянулся с Арицем, и осторожно уточнил, не напутал ли чего шестилетный ребёнок.

— «Конечно солёный, мы всегда такие фрукты солим!»

Как мне потом объяснила Андреа, мой CS-хост, те манго, что доезжают до России — они очень зрелые и очень сладкие, а в Колумбии их едят небязательно такими. И если манго ещё не очень мягкий и сладкий, то почему бы его не посолить?

Та же история, что с бананами, в принципе. Они в Южной Америке тоже бывают двух видов: жёлтые, для еды, и зелёные, для жарки. Жареными бананами меня угощали ещё в том году в Боливии, а в этот раз неожиданно вкусное пюре из бананов и консервированного тунца делал Марио, мой хост в Гуаякиле.

Жареный банан на вкус похож на жареный банан. Посоленный манго — на очень мягкую морковку.

В свободное от посылок время дети предоставлены сами себе, делают что хотят и гуляют как хотят, тем более что в школе каникулы. На вольном выпасе все, включая двухлетнюю Хулиану.

— «И не страшно тебе за них?»
— «А чего мне бояться? За Хулианой я в окно приглядываю, а остальные уже большие, пусть гуляют. Все же знают, что это мои дети. Вокруг все свои, если надо — помогут, дорогу покажут, домой приведут. А если чужой кто обидит, то он отсюда не уйдёт.»

Про «не уйдёт» — не шутка. Туристы туристами, а «Comuna 13» как была трущобой со своими порядками, так и осталась. Здесь больше не воюют герильерос и парамилитарес (парамилитарес и армия победили) и не делят влияние местные банды, но «своя атмосфера» никуда не ушла. Сапожная мастерская Гиермо, даром что стоит прямо на туристической тропе, нигде и никак не оформлена, но налоги он платит — не государству, конечно, а неким ребятам, которые смотрят за порядком в районе.

— «Это недорого, всего две пары кроссовок в месяц, зато меня не ограбят, и в случае каких-то проблем я всегда могу к ним обратиться. И это хорошо и для вас, туристов: вас тоже никто не ограбит. Ведь этим ребятам ваш мобильный телефон — мелочь. Деньги не в нём, деньги — в кокаине! А если тут будут грабить туристов, то что будет?»
— «Они не будут приходить сюда, и некому будет продавать кокаин?»
— «Да, но ещё — сюда придёт полиция, а зачем нам это надо? Мы свои проблемы решаем сами. Вот смотри сколько туристов, а ты тут хоть одного полицейского видел?»

И действительно: тот полицейский, у которого мы спрашивали номер автобуса у метро, был последним.

Я позже пересказал эту историю Андреа: она социальный работник, и хотя сама живёт в очень приличном районе, реалии «плохих кварталов» знает хорошо. Та всё подтвердила: да, как-то так жизнь там и устроена. Ну, за вычетом интересующихся кокаином туристов, которые есть далеко не везде.

— «А ты в Москве кем работаешь?»
— «Программист!»
— «Ооо, путинский хакер, который Трампа избрал!»
— «Я такой же путинский хакер, как ты колумбийский наркотрафикант!»
— «Круто!», встревает Ариц, «Я тогда баскский террорист из ЭТА! Отличная компания подобралась! :)»

И правда, отличная, прекрасно провели вечер. Так и сидели, пили пиво, болтали, рассказывали каждый про свою страну. Двери мастерской у Гиермо всегда открыты, и к нему заходили всякие люди — кто справиться про обувь, кто поболтать, кто просто мимо проходил. Сосед, иммигрант из Венесуэлы, задержался пообщаться с нами — так к Москве, Бильбао и Медельину добавился какой-то венесуэльский городок, названия которого я не запомнил. Всё спокойно и ровно, без нездорового интереса: вот — программист из Москвы, вот — сапожник из Медельина, вот — разнорабочий из Венесуэлы. Люди как люди.

И — нет, Гиермо от нас ничего не было надо. Он действительно просто хотел показать район и поговорить о всяком с залётными бородачами, которые приехали чёрт знает откуда чтобы посмотреть на его район и его жизнь.

«Габриела, а кто из нас двоих страннее разговаривает?», спросил Ариц одну из девочек — ту, что больше всех вокруг нас и вокруг папы вертелась. Та спряталась куда-то за папу, а потом смущённо так на меня пальчиком показала. Надо подтянуть грамматику :)

Можете вы себе представить, что незнакомец, которого вы встретили в очереди в маршрутку, зовёт вас в гости, и не потому что хочет вас наклофелинить? Я раньше не мог.

За день до того Андреа рассказывала мне, как трудно ей было привыкнуть к другим отношениям между людьми, когда она жила в Испании: в Колумбии все очень amigable (слово, которое в целом значит «дружелюбный», но она использовала в значении «желающий завести побольше дружб») а в Испании — нет, совсем не amigable. В Колумбии можно сказать тому, кто стоит за тобой в очереди в магазине, что «это не очень хороший хлеб, а вот тот — просто отличный, я на той неделе брала, и прямо очень понравилось», поговорить про хлеб, поговорить про жизнь, к концу очереди обменяться телефонами, на следующий день встретиться попить кофе, а потом стать друзьями на всю жизнь, а в Испании, когда после вечеринки она написала нескольким девушкам друзей её бойфренда, с которыми вроде бы хорошо провели время, ей из шестерых ответили две, и обе дали понять, что нет, им продолжение знакомства неинтересно.

Я слушал, и в историю про Испанию вполне верил (там, как я понимаю, отношение к латиноамериканцам так себе, расизм не хуже чем как у нас к таджикам), а про Колумбию — списывал на художественное преувеличение. Но на следующий же день со мной случилась ровно такая же, только вместо очереди на кассу — очередь в маршрутку. Когда я пересказал её Андреа, она в ответ пересказала мне пяток похожих, случившихся с ней, с её друзьями-колумбийцами или с заезжими каучсёрферами.

Я что хочу сказать: езжайте в Колумбию, ребята. Туристы в Колумбию поехали совсем недавно, десяти лет не прошло. Пройдёт ещё десять — и вот это всё уйдёт, а с людьми станет то, что с всегда становится с людьми в туристических зонах, будь то Барселона, Сочи, Куско или Картахена-де-лас-Индиас. Ловите момент.

От Гиермо разошлись затемно. Пока ждали автобуса, уточнили у какого-то дядьки, там ли мы этого автобуса ждём. Тот сказал, что не там, показал правильное место и спросил, откуда мы, как нам понравился район и что мы тут так поздно делаем. Пока отвечали, пришёл автобус. Садились со стойким ощущением, что если бы ждали ещё минут пять, то не дождались бы, а отправились и с этим новым знакомым искать приключений.

Хорошие в Колумбии люди. Душевные.

Новый год на сорок девятой улице

Новый год встретил в Колумбии.

Получив акцепт на запрос вписки у одного из хостов в Кали, я думал, что нашёл вписку, но нет. Вместо вписки меня ненадолго взяли в большую и, кажется, счастливую колумбийскую семью. Чёрт, как же хорошо праздновать новый год в большой и счастливой семье.

И, казалось бы, ничего же особенного не делали. Поднимали тосты; молились, взявшись за руки; танцевали под сальсу; ходили на улицу смотреть как соседи жгут чучело старого года. В Колумбии в эти чучела добавляют порох и петарды, и сгорает это чучело очень бурно. Девочки всех возрастов жгли во дворе одолженными у мальчиков зажигалками бумажки с новогодними желаниями, мальчики пили кто вино, кто виски, и вели неспешную беседу. Последние секунды старого года отсчитывали хором, а потом все обнялись, как после католической мессы. Дарили подарки. Знаете ли вы, как в Колумбии дарят подарки? О!

Все подарки складываются под ёлку в большую разноцветную кучу. Потом каждый берёт то, что хотел подарить, и начинает рассказывать про человека, которому подарок, но «наоборот». Я свои получил как «тот, кто встречал с нами каждое рождество и каждый новый год» и как «самый колумбийский колумбиец из всех кто здесь есть» :)

Так всё просто и так хорошо. Очень давно у меня не было такого счастливого нового года.

У нас таких семей теперь и не бывает, наверное — негде в постсоветской трёшке столько народу разместить, а если вдруг всё-таки разместились, то от тесноты все сходят с ума и живут как пауки в банке. А тут — первый этаж большого дома, три ванных, не упомню уж сколько комнат, гостиная, два парковочных места. Если так, то и действительно, почему б всем вместе не жить? Родители, двое сыновей со своими девушками, две дочери, у старшей из них уже свои дети-подростки. Места всем хватает. Спросил, сколько стоит жильё — говорят, что вот этот свой первый этаж дома они снимают за миллион колумбийских песо в месяц, что-то около двадцати тысяч рублей.

В доме присутствует отчётливый дух здорового патриархата. Вернее, хм, даже не столько патриархата, сколько чётких гендерных ролей. Готовят в доме женщины — все вместе, в три поколения, и умудряются не поругаться. За стол первыми садятся мужчины, а жещины сначала подают еду им, а уже потом садятся сами (не только за праздничный стол, в обычные обеды и ужины тоже). Когда мой ровесник Леонардо говорит своей девушке Каролине «сделай мне, пожалуйста, бутерброд», та встаёт и идёт делать (хотя я ожидал не этого). Когда сидящий в кресле отец семейства просит старшую дочь налить ему виски со льдом, а та занята, она не отказывает, а просит сестру налить папе виски.

Я это сейчас пишу, и звучит как адский домострой, а там это было как-то совершенно естественно, хоть и очень непривычно. Никто никого не строит, не подавляет, не унижает, просто всё так, как оно есть.

Основные деньги, как я понимаю, в дом приносят мужчины.

Ну и в порядке шутки, про парковочные места. Помните как всякие варламовы любят гнать на автомобилистов в духе «в квартире у себя свою повозку ставь»? Ну, вот. Всякое я видел, но чтобы в одном помещении кухня, гараж и гостиная — это впервые. :)

«Г»: гостеприимство

Сегодня с утреца делал вот эту фоточку в парке Loma de la Cruz, что в Кали. Пока выбирал ракурс и всё такое, ко мне подвалил какой-то хмырь, явно уже упоровшийся с утра пораньше, и полез обниматься. Предлагал вечную дружбу, помощь в любых начинаниях и кокаин.

Здравствуй, Колумбия! Тут нескучно.

Пирожки и эвкалипты

Диего, мой хост в Кито, когда я его спросил, почему он начал приглашать к себе домой путешественников, задумался, и выдал следующее:

«Вы, иностранцы, по-другому на всё смотрите. Вот фонарный столб стоит, я его сто раз видел, ничего в нём такого. А вы в любой ерунде что-то интересное и удивительное находите. Я с вами смотрю, и тоже дивлюсь. Может тоже начну фонарные столбы фотографировать, как вы все. Ты фотографируешь фонарные столбы?»

«Нет,» говорю, «я фотографирую канализационные люки!»

И показываю вот эту фотографию, я её ещё хотел отдельным постом выложить. Везде в мире пишут на муниципальных люках, заборах и информационных щитах: «муниципалитет такой-то», «Municipalidad de Algo». Кое-где в испаноязычном мире пишут: «Ilustre Municipalidad de Algo», «Пресветлый муниципалитет такой-то». А в Гуаякиле, значит, пошли ещё дальше: «Muy ilustre», «очень пресветлый». Ну интересно же!

«Да, я примерно это и имел в виду».

Ну или пирожки. Есть на свете две самых вкусных еды: чебуреки (т.е. жаренные во фритюрнице пирожки с тонким тестом) и пицца. Вот в Гуаякиле всё понимают про самую вкусную еду, поэтому здесь на улицах продаётся убер-еда: жареные пирожки с начинкой «пицца», 25 центов за пирожок. Теперь, когда меня будут расспрашивать про Южную Америку, так и буду рассказывать: далеко-далеко, там где река Гуайяс впадает в Тихий океан, стоит город Гуаякиль, и в этом городе поняли про еду всё.

«Неправда», говорит Диего, «в Кито пирожки вкуснее».

Вкуснее или нет, но что тоже очень хороши — это правда.

Осознаём ли мы, как много потеряли, когда с московских улиц лет пять-семь назад полностью извели ларьки с фритюрницами? О шаурме было кому плакать, да и выжила она, но кто поплачет о чебуреках? о жареных пирожках с картошкой? о беляшах? о куриных ножках в тесте? Они исчезли, и как будто бы никто не заметил.

«И вот за такой ерундой вы так далеко едете».

Ну не только за такой, конечно. Ещё за тем, чтобы посмотреть на город Кито, который так близко к небу, что облака гуляют прямо над головой, а иногда и ниже. За тем, чтобы пройтись по парку среди эвкалиптов дождливым днём. Знаете ли вы, как пахнет лес из мокрых эвкалиптов? Я не знаю, кто те добрые люди, что догадались засадить все Анды эвкалиптами, но я им благодарен.

Хотя, конечно, да. За ерундой.

В Эквадоре неплохо. Туристу, по крайней мере. Когда-нибудь вернусь и попутешествую здесь по-настоящему.

Гули-гули-гули

Тем временем в Эквадоре. Вот идёшь ты такой вдоль речки, видишь — какая фигурка интересная! Посадили дракончика на набережную, какая милота! Подходишь сфотографировать, а оно на тебя — зырк!

Ой.

После такого когда видишь статую игуаны ростом с дерево, то и к ней подходишь с большой опаской:

Или, скажем, заходишь в парк. Вот как у нас? Есть голуби, есть воробьи, их можно кормить крошками и картошкой из макдональдса. В Гуаякиле тоже есть парк, и тоже есть голуби, но вместо воробьёв игуаны. Вот, скажем, на газончике:

А вот на веточках расселись, вместе с голубями («when you see it, you will shit bricks» (c)):

Можно даже покормить чем-нибудь:

Ну чем не воробушки.

Трухильо

В следующем после Лимы городе, Трухильо, довелось посмотреть на жизнь в том «частном секторе» изнутри: мой CS-хост жил вот примерно там.

Я люблю каучсёрфинг именно за такие штуки: за соприкосновение миров, которым в целом соприкасаться не положено. Хосе — бухгалтер, раньше работал на крупную компанию, сейчас фрилансит тут и там («приходящий бухгалтер», так это у нас называется?). Живёт вот в этом мутном недострое на склоне холма на окраине города. Никогда не был за пределами Перу, не знает ни слова по-английски, но вот однажды набрёл на какую-то фейсбук-группу «мой дом — твой дом» и в неё вписался. Оттуда к нему приехали погостить какие-то колумбийцы, и рассказали, что вот кроме группы есть ещё такая приложенька на телефон, где со всего мира люди. Тот поставил и стал приглашать кого попало. Из не-латиносов я оказался первым.

Какие вопросы нужно задать про далёкую страну, если ты там никогда не был (и вообще нигде не был), чтобы понять, какая там жизнь? Есть ли такие вообще? Хосе расспрашивал очень прилежно: какие у вас, русских, дома? что вы едите? что делаете в свободное время? какая погода? бывает ли тепло, или всегда холодно? многие ли путешествуют по миру, как ты? все ли такие же высокие, как ты? а бороды многие носят? как у вас одеваются? много ли зарабатывают? какие есть русские машины? какое на вкус русское пиво? какие у вас девушки — такие же как здесь, или другие? Я рассказывал как мог, но получалось, кажется, как с теми средневековыми миниатюристами, которые рисовали слонов по описаниям.

Жизнь в этих пыльных кварталах, конечно, так себе. Электричество и вода, действительно, есть — но вода подаётся два часа в сутки. Хочешь больше — ставь цистерну, насос и делай подачу воды из цистерны. Хочешь горячую воду — ставь бойлер или проточный нагреватель. У Хосе бойлера нет и не планируется, у всех душей и кранов только одна ручка. Дом недостроен, окна гостевой комнаты заколочены фанерой, лестничная клетка смотрит куда-то в небо, на крыше (которая будущий пол третьего этажа) сушится бельё и можно пить пиво на свежем воздухе, подпирая спиной кирпичную кладку. «А что если дождь? Потечёт же вода по лестнице в дом» — «Так у нас не бывает дождей обычно». Ну да, пустыня, всё та же.

Спросил, почему его дом и почти все дома вокруг недостроенные. Говорит, что некоторое время назад дождь в городе всё-таки случился, какого никогда не бывало, и всё смыло. Поэтому сейчас идёт реконструкция, дома строятся, вот и асфальта на его улице тоже нет, но скоро сделают. Через два года он свой дом достроит, будет два жилых этажа, гараж и веранда. Ну, может и достроит, но уж слишком много я видел в городах Перу и Боливии таких вот вечно недостроенных кварталов.

При мне Хосе пришёл запрос от какого-то украинца. Тот писал, что вырос в Киеве, живёт напополам между Киевом и Крымом (несмотря на конфликт с Россией), видел все революции в Киеве за последние двадцать лет и может порассказать. «Что такое Крым? Это город?», спрашивал меня Хосе, когда я худо-бедно перевёл ему всё это с английского. «Украина — это рядом с Россией? А почему там была революция? А Киев — это в России или на Украине?»

Очень, очень далеко Россия от Перу. И от квартала Эль-Порвенир на севере Трухильо как-то особенно далеко.

В день, когда я приехал, в доме у Хосе сломалась вода, мыться мы ходили к соседям. На следующий день тот позвал двух хлопцев с инструментом, которые весь день что-то долбили, и к вечеру вода пошла. После душа пошли на крышу пить пиво, хлопцы поставили с мобильника музычку.

Музыка — наверное, единственное что примиряет со здешней действительностью. Она всё время где-то рядом — в магазине у кассы, из динамика в «бизнес-классе» автобуса, из окна соседнего дома, из мобильника пьющих пиво работяг — местная попса, сладкоголосая и жизнерадостная до невозможности. Я не знаю, что это за особый сорт мажора, но от него начинает пружинить шаг, губы расплываются в улыбке, на деревьях расцветают цветы, а рано растолстевшие тётки на улицах превращаются в знойных латина-красавиц. Я хочу себе такую попсу!

Больше я из этой части Перу себе, наверное, ничего не хочу.

Трухильо — не Лима, поэтому там безопасно и днём, и ночью — так сказал мне Хосе, и до автовокзала я пошёл пешком. Так и шёл через вечерний город — мимо перекрёстков с гудящими машинами, мимо лотошников, продающих шашлык и дешёвые обеды, мимо куч мусора, который ветер носит туда-сюда, мимо много лет как недостроенных домов и кварталов. Из Перу я уезжал, и не жалел об этом совершенно.

Автобус, который должен был меня увезти, опоздал на четыре часа. Латинская, блин, Америка.